Побег из «Школы искусств» - Страница 31

– Его нет дома.

– Он в Симферополе, – Черноусов не столько спрашивал, сколько подсказывал.

– Со вчерашнего дня.

– Знаете, где он остановился?

– Естественно, – он негодующе фыркнул. – Но учти, я не собираюсь отвечать на твои вопросы, пока ты не ответишь на мои!

– Господи, да я сам хотел бы, чтобы кто-нибудь ответил на вопросы! – Черноусов всплеснул руками. – И похоже, у нас с вами одни и те же вопросы… Так где он остановился, вы можете сказать?

Николай Степанович какое-то время недоверчиво смотрел на корреспондента.

– В обкомовской гостинице, – буркнул он. – Где они всегда останавливаются? А чего ты хочешь?

– Я умереть хочу, – буркнул Черноусов. – Это единственное, что мне доступно. По-видимому. Степаныч, поехали со мной, – в голосе его слышна была какая-то невероятная смесь почти мистического перепуга и отчаянной храбрости.

– Куда это поехали? – подозрительно спросил Степаныч.

– К Василенко. К Григорию Николаевичу.

– Нет, ты все-таки сошел с ума, – убежденно произнес Лисицкий. – Завотделом ЦК – это не редактор областной газеты. Ко мне ты можешь ввалиться хрен знает во сколько и нести всякую чушь об исчезнувших девушках и романтическом мордобое. Я тебя за это не уволю. Хотя иной раз думаю, что стоило бы. А он…

– Он меня тоже не уволит, – сказал Черноусов не менее убежденно. – Он меня убьет.

– Если ты не объяснишь мне, что именно произошло с тобой, почему ты в таком виде и откуда у тебя такие странные идеи, я сам тебя убью. Можешь не сомневаться. И никуда я не поеду, – строго сказал Лисицкий. У него был вид директора школы, заловившего десятиклассника за курением в сортире. Собственно говоря, Черноусов в данную минуту действительно походил на означенного десятиклассника.

– Хорошо, – покорно сказал он. – Только, Степаныч… у вас не найдется граммов пятьдесят? Чего-нибудь? В горле пересохло.

– Вода в кране, – буркнул Николай Степанович.

– Я не воды прошу, – обиделся Черноусов.

– А тебе не хватит на сегодня? – заботливо поинтересовался Лисицкий.

– Я сегодня всего-то и принял бокал выдохшегося шампанского и пару кружек пива, – сообщил Виктор. – Все нормально, мне необходим стимулятор.

– Как знаешь, – Лисицкий поджал губы и поставил на стол бутылку «Пшеничной», рюмку. Немного подумал, добавил еще одну рюмку. Потом на столе появилась баночка шпрот и тарелка с нарезанным лимоном. Лимон нарезали давно, дольки засохли и сморщились. Таким же засохшим и скрюченным выглядел нарезанный хлеб в плетенной корзинке.

– Извини, – сказал Лисицкий с некоторым смущением. – Супруга на курорте.

Черноусов махнул рукой. Они выпили по рюмке, и Виктор заговорил. Он начал рассказ с описания того, как в его доме появился некий Леня, забывший колоду карт. Лисицкий пожал плечами: дескать, в ваших компаниях кого угодно встретишь. Точно так же Николай Степанович отреагировал на слова Черноусова о двух смуглых парнях в аэропорту, следивших за ним и за гостьей из Москвы.

Черноусов решил не обращать внимания на недоверчиво-скептический взгляд шефа и рассказывать по возможности подробно, хотя и понимал, что некоторые моменты истории выглядят достаточно сомнительно.

Скепсис Лисицкого исчез после того, как он услышал об убийстве соседа по домику. Дальше он слушал, мрачнея на глазах.

Дойдя о эпизода в избушке лесника и до появления deus ex machina в лице Лени-картежника, Виктор остановился и налил себе еще рюмку. Николай Степанович был так поглощен дикими событиями, в которые оказался вовлечен его сотрудник, что даже не обратил внимание на то, что означенный сотрудник налил только себе. А может быть, просто не хотел пить.

Черноусов хлопнул рюмку, медленно прожевал микроскопический бутерброд со шпротами.

– Непонятно… – задумчиво протянул Лисицкий. – Ты-то хоть догадываешься, кем могли быть эти трое похитителей?

Виктор помотал головой.

– А зачем твоему шулеру понадобилась девушка?

Виктор пожал плечами. Лисицкий погрузился в размышления.

– Понятно, понятно… – протянул он и снова замолчал.

«Странно, – подумал Черноусов, – я, по-моему, перестал бояться». Он посмотрел на сидевшего с мрачным видом Лисицкого. Шеф по-прежнему молчал. Черноусов потянул из лежащей на столе пачки «Опала» сигарету. Прикурил. Сел, вытянув ноги и полуприкрыв глаза. Несмотря на относительное спокойствие, пальцы у него все-таки подрагивали.

– И что ты собираешься предпринять? – спросил, наконец, Лисицкий.

– Встретиться с Григорием Николаевичем, – с нарочитой веселостью ответил Черноусов. – Вот предложу Василенко кое-что и скажу: «Вы меня, пожалуйста, не трогайте, а я вам все отдам».

– Он, по-моему, и не трогал тебя, – заметил Лисицкий. Что собирается отдавать Черноусов товарищу Василенко, его, похоже, не интересовало.

– Не трогал, – повторил Черноусов. – Использовал как малолетнюю проститутку. А так – нет, не трогал.

– У нас малолетних проституток нет, – сообщил Лисицкий.

– Ага, – согласился Черноусов. – А на вокзале – это юные пионерки. У них там торжественный сбор памяти Володи Ульянова… Ладно, фигня все это. Поехали, Николай Степаныч.

– Послушай, – сказал Лисицкий терпеливо, словно больному, – допустим, все происходило именно так. («Допустим?!» – взвился было Черноусов.) Ладно, ладно, что ты придираешься к словам? Хорошо, я верю, что все было именно так. Тогда объясни: на кой черт тебе встречаться с Василенко? Ты же ни при чем… И я тоже, – добавил он после крохотной паузы. – Может, они уже и забыли о тебе. Зачем же напоминать?